За год военного конфликта в Донбассе украинцы выучили наизусть фамилии комбатов добровольческих батальонов, часть из которых впоследствии успели себя дискредитировать – но вряд ли сходу назовут имя хотя бы одного героя из регулярных частей ВСУ. Хотя именно армия вносит самый большой вклад в нашу победу.
"Украинская правда" решила восполнить этот пробел и рассказать о героях из Вооруженных сил. Для начала, хотя бы о тех, кто за выдающиеся смелость и мужество был отмечен самой высокой государственной наградой – "Золотой Звездой". До войны военные получали этот орден только посмертно, а ценность звания Героя Украины омрачали сомнительные фамилии удостоенных.
Теперь награды действительно нашли своих героев.
Первым из них стал полковник Михаил Забродский - на момент начала войны командир 95-ой отдельной аэромобильной бригады, лично участвующий во всех ключевых эпизодах войны, а с недавнего времени – командующий Высокомобильными десантными войсками ВСУ.
Это его авторитетный американский военный эксперт Филипп Карбер назвал "будущим украинской армии" и "лучшим командиром самой лучшей в мире бригады", совершившей в августе 2014-ого года самый длинный в новой военной истории рейд по тылам врага.
До начала войны в собственной стране Забродский возглавлял украинскую часть общей с поляками миссии миротворцев в Косово. Теперь, в сравнении с Донбассом, тот опыт кажется ему прогулкой по полигону.
 |
| Забродский внешне напоминает героя американского военного фильма. Фото Руслана Линныка |
Именно на полигоне, во время учений десантников, мы и встречаемся с ним впервые. Герой Украины не то чтобы сторонится собравшихся журналистов – но никак не стремится оказаться в их поле внимания. Беседуем мы с полковником уже в здании командования ВДВ (размещение командования после назначения Забродского перенесли из Киева в Житомир). После полугода в боях на Востоке ему настолько неуютно в собственном кабинете, что он категорический отказывается фотографироваться в интерьере.
Забродский внешне напоминает героя американского военного фильма – атлетически сложенного, с короткой стрижкой и застенчивой улыбкой. В его манерах и речи ничего героического. Романтично-лирического тоже. Он не выжимает слезу и не пытается рассмешить, не жалуется и не философствует. Зато излучает уверенность. В себе, своих словах и действиях.
И кажется, это главное, что всем сейчас нужно.
Боеспособность 95-ки – это многолетний труд многих командиров
Я родился в Днепропетровске в семье военных. Отец мой служил. Дед служил. Даже супруга – офицер. Я сам тоже всегда хотел быть военным. Соответствующее образование получил в Санкт-Петербурге. После учебы подписал контракт и остался в России на пять лет. А потом решил вернуться домой.
Я оказался в числе последних военнослужащих, принявших советскую присягу, и на сегодняшний день среди моих ровесников в армии служить осталось процентов десять, наверно. Но мне никогда не хотелось бросить. Пусть это не самая высокооплачиваемая профессия, и деньги, конечно, в жизни важны, но главное, чтобы работа нравилась. Чем дольше живу, тем больше в этом убеждаюсь.
95-ая отдельная аэромобильная бригада – мое первое и до недавнего времени единственное место службы в Украине. Начинать в ней после возвращения из России мне пришлось с нуля – с должности взводного. Только в 2013-м я стал командиром. Так что приписываемые мне боеспособность и профессионализм бригады – это заслуга не только и не столько моя. Это многолетний труд многих командиров, не одного десятка людей.
До войны наша бригада была одной из немногих воинских частей полностью украинского формирования. То есть, она была создана уже в годы независимости, как чисто украинская. Уверен, это сыграло свою роль в ее становлении. Сюда съехались люди со всего Союза, объединенные общими взглядами и желанием что-то поправить в армии и десантных войсках, сделать лучше, чем было.
Вновь сформированная часть в этом плане предоставляла безграничные возможности. Все передовое, все самое новое воспринималось у нас на ура и тут же немедленно воплощалось в жизнь.
 |
| Если среди офицеров заходит разговор об украино-российских отношениях, то у меня всегда один аргумент – их сюда кто-то звал? Фото Руслана Линныка |
Кроме того, наверно, сыграла свою роль близость к столице. Не в том плане, что мы были придворной частью – а в том, что к нам всегда было близко начальство, а значит, и его контроль. Ну, и плюс удачное расположение топографическое – и от Киева недалеко, и на запад близко, и на юг тоже. Ну, и инфраструктура тут отличная. Рядом и аэродром, и полигон прекрасный.
Перед первым вылетом на войну, в марте – мотивирующих разговоров, как в американских фильмах, у нас не было. Я не помню, чтобы была даже необходимость проводить такие беседы.
У нас в 95-ой бригаде был и есть достаточно мощный костяк кадровых военнослужащих, за исключением 2-ого батальона. И у нас как-то не принято было бросать на ветер лишних слов и лозунгов. Мы и так понимали, для чего мы нужны, для чего нас государство содержало, одевало, кормило все эти годы.
Просто, в глубине души, конечно, никто не верил, что такой момент наступит. Тем более – что он придет с востока.
После начала войны у меня не осталось в России ни друзей, ни знакомых – никого. И я не один в такой ситуации. У многих наших офицеров, солдат и прапорщиков там есть родственники, некоторые даже в армии служат. Так что случается и полный разрыв отношений, и непонимание.
Я свое личное мнение никогда никому не насаждал. Но если среди офицеров заходит разговор об украино-российских отношениях, то у меня всегда один аргумент – их сюда кто-то звал? Я же не пришел в Тульскую губернию автономию устанавливать. На этом обсуждение этой темы обычно и заканчивается.
Сравнительно небольшие потери 95-ой бригады на фоне выполнения серьезных заданий – следствие профессионализма моих подчиненных. Это не моя заслуга. Хотя я никогда не сравнивал и не обсуждал наши потери с другими. У нас в бригаде было, да и есть суеверие – никогда вслух не произносить количество погибших. Только назовешь – сразу будет плюс, увеличение.
 |
| Вопреки стереотипам о военных, в армии, особенно на войне, всегда надо думать. Фото Руслана Линныка |
А как профессиональный военный, я хочу сказать – и многие, наверно, со мной согласятся, – что не все измеряется потерями. Это показатель, но не абсолютный. Нет принципа, по которому хуже воюет тот, у кого больше "двухсотых", и наоборот. Я категорически против такой оценки.
Мы действительно перевели в другие виды ВСУ 150 мобилизованных из 2-го батальона. Это был непростой коллектив, потому что он сформировался только во время войны. Тяжело было объединить людей разного возраста, разного жизненного и профессионального опыта, из разных регионов. В определенный момент мы приняли решение не лечить раковую опухоль, а отрезать ее. Я никого из них даже не видел – был на передовой все время. Когда они ушли – "центр тяжести" в батальоне поменялся, и с ним уже можно было работать.
Я не хочу ничего плохого сказать об уволенных. Мы не "выгнали 150 негодяев". Просто, учитывая наш объем задач и их специфику, мы не имели времени на педагогику. У нас просто не было возможности к чему-то призывать, воспитывать, объяснять. На войне лучше располагать меньшим количеством людей – но надежных, составляющих единый организм.
Позже этот самый батальон получил первое серьезное задание в Донецком аэропорту и с честью его выдержал. Значит, мы все сделали правильно.
О противнике нужно знать две вещи – он не глупее нас и технически превосходит. А еще, что он тоже умирает
Наш рейд в 470 километров, почти половина которых прошла по тылам врага, это правда. Просто не все можно рассказать о нем даже сегодня.
Это было летом прошлого года, когда противник с территории Российской Федерации бил по нашей группировке, растянутой вдоль южных границ так называемой "Новороссии", аж до Изварино.
Нам поступила задача обеспечить вывод наших подразделений. Необходимо было выйти в определенный район, подобрать место для переправы, обеспечить ее наведение саперными частями и защищать пока все наши не выйдут. А дальше… Мы просто пошли по тылам противника вперед и вперед.
 |
|
Боеспособность и профессионализм бригады – многолетний труд не одного десятка людей.Фото Руслана Линныка |
Этот рейд – классический способ военных действий, изобретенный в незапамятные времена.
Во-первых, он очень динамичный. Останавливаться нельзя – надо все время двигаться вперед, и не просто так, а каждый раз с боем, иначе могут возникнуть проблемы. Во-вторых, он связан с очень серьезной психологической нагрузкой на личный состав. Ты идешь как ледокол – а за тобой будто льдины смыкаются, и ни справа, ни слева, ни позади нет своих.
Мы все читали об этом в учебниках, но ощутить такое на себе – серьезное испытание. Мы прошли его достойно.
Боевую готовность подразделения можно проверить только в реальном бою. До этого можно что угодно заявлять, проходить суперподготовку, – но первый бой всегда самый главный экзамен. Только после него можно делать выводы. Иногда можно считаться неготовыми – и отлично себя показать. И наоборот.
Мои десантники проявили себя отлично. Хотя, конечно, реакция бывала разной. Кого-то надламывало в первые секунды – и всё, потом его уже ничем не склеишь. В таких случаях нужно уходить из подразделения. Или переходить на работу в штаб. Особенно больно смотреть, когда это случается с командирами. Потому что на него смотрит каждый солдат.
Но были и те, кого война захватывала и раскрывала. Особенно это касалось молодых. Все-таки юношеский задор очень полезен для военного дела.
Собирательный образ нашего противника я вряд ли смогу описать. Обычно сразу по напряженности огня, по видам маневров – понятно, с кем имеешь дело: с подготовленным подразделением или так называемыми ополченцами, собранными черт знает из кого.
Воют они по-всякому. И хорошо тоже. Сказать, что достигли каких-то военных высот, я не могу, но то, что среди них попадаются яркие профессионалы – это да. И то, что некоторые подразделения российской армии действительно хорошо подготовлены, а некоторые и не очень, во всяком случае, меньше, чем об этом принято кричать – это тоже факт.
А вообще, нам нужно знать о противнике только две вещи – то, что он не глупее нас, и что он технически нас превосходит. А еще, что кровь у него тоже красная. И он тоже умирает.
Меня не интересует, как жужжат пчелы, мне нужен мед
Я закончил Академию ГШ в США и свободно владею английским. Поэтому могу утверждать, что особых различий в подготовке наших десантников и американских – нет.
Но существует разница в подходах. У нас учат воевать, а там – думать, как это делать. Акцент военного образования там смещен на то, чтобы не столько передать совокупность каких-то навыков, знаний и информации, а чтобы научить самому их искать, находить, добывать, сопоставлять и анализировать. Это, пожалуй, главная и единственная разница.
Вопреки стереотипам о военных, в армии, особенно на войне, всегда надо думать. Тем более сейчас, когда так много зависит от действий того конкретного человека, которого послали непосредственно выполнять задание.
А вот рассуждать не стоит. Это губительно для военного дела. На рассуждения, как правило, нет времени. Плюс они всегда упираются в определенную стену: тот, кто принимает решение, имеет один объем информации, а тот, кто выполняет – совсем иной, и ему может показаться, что приказ глуп и невыполним. Вот на этом армия сразу заканчивается.
Кроме того, лишние размышления опасны тем, что возникают чаще всего даже не после, а перед, и иногда даже вместо необходимых действий.
Давать подчиненным максимум свободы меня научили американцы. Там существует поговорка: "Не говори подчиненным, как делать. Говори им, что делать – и они удивят тебя своей находчивостью".
 |
| То, что сейчас происходит, и означает – "армия с народом". Фото Руслана Линныка |
Это действительно очень важно. Во-первых, это жест доверия. Во-вторых, меня не интересует, как жужжат пчелы, мне нужен мед. Есть категория руководителей – я сам иногда был подчиненным у таких, – которых настолько завораживает процесс, что за ним даже результат иногда теряется. А я всегда старался, хоть может тоже грешил иногда, уходить от такого подхода. И если десантники это отмечают, значит, получалось.
Мобилизованные привнесли в армию много полезного. Мы должны быть благодарны им не только за то, что они надели форму и пришли родину защищать – но и за то, что они принесли с собой, например, конструктивный взгляд на многие вещи.
Военных всегда обвиняют в косности. Вот ездят, мол, десять лет одной дорогой. А новый человек приходит и говорит – да вот же, есть другая! Лучше! И оказывается, по ней тоже можно ездить! Это, конечно, самый простой и грубый пример, но широта взглядов и подходов в принятии решений – это очень важно.
То, что сейчас происходит, и означает – "армия с народом". Мы больше не варимся в своем мирке за бетонными заборами. Я считаю, что это очень позитивный опыт и, наверно, именно в нем дальнейший залог успешного развития и переформатирования нашей армии.
То, что мы удивили всех и особенно себя – это факт
За год в нашей армии было сделано удивительно много.
Даже если пока это не очень заметно со стороны. Очень многое изменилось к лучшему. Эта оценка будет самой верной. Я знаю это изнутри. Нам начали давать возможность думать самим. Нас перестали опекать той мелочной опекой, которая раньше считалась верхом полководческого искусства. В этом плане украинская армия очень динамичный организм.
Казалось, что ту, старую систему подходов, никогда не сломать. Оказалось, можно.
Интервью с передовой полковника Забродского летом 2014 года
Достаточно ли для этого делается? Это вопрос более высокого уровня. Я судить и, тем более, критиковать не берусь. Это у нас есть, кому делать.
Но если коротко, то мы 20 лет не занимались нашей армией, и это самая главная наша проблема. С этим связаны все наши сегодняшние трудности и с техникой, и с системой мобилизации. Улучшить мгновенно это не выйдет.
Если бы наша армия была настолько плоха, как о ней говорят, – передний край проходил бы сейчас подо Львовом. Так что то, что мы удивили всех и особенно себя – это факт.
Мне вовсе не кажется, что мы проигрываем войну. Неудачи – и объективные, и те, которые становятся таковыми "благодаря" медиа – они есть, были и будут. Не ошибается тот, кто ничего не делает.
Страшно, конечно, что цена этих ошибок – человеческая жизнь, но по-другому пока воевать ни одна армия мира еще не научилась. Мы очень стараемся их минимизировать.
Реформировать нашу армию нужно по нашей собственной, украинской модели. Сейчас много споров о том, чей опыт нам лучше перенять – американский, швейцарский или израильской, например. Не стоит натягивать на себя чужие джинсы. Нужно взять лучшее из существующего и создать на его основе свою собственную, гибкую систему. Обязательно учитывая при этом наш менталитет, наши особенности, нашу ситуацию.
Любая армия – это концентрированное отображение всего уклада жизни народа. Поэтому не все, даже самое лучшее, но чужое – можно применить в лоб, напрямую.
Нужно искать и создавать свой вариант. Этим мы сейчас и занимаемся.
Меня часто спрашивают, что важнее для военного – профессионализм или патриотизм. Я отвечу – баланс. Того и другого. А в каком соотношении – это уже у каждого индивидуально.
Про свой я судить не возьмусь, но скажу откровенно – я бы с легкостью отказался от Звезды Героя, лишь бы не было войны.
Анастасия Береза, специально для УП
