Зоя Светова – известная российская журналистка и правозащитница. У нее четверо детей, трое из которых – молодые и перспективные журналисты – Тихон, Филипп и Тимофей Дзядко.
Светова выросла в семье известных советских диссидентов. Ее дед, Феликс Фридлянд, был первым деканом исторического факультета МГУ и погиб в 1937 году в сталинских застенках.
Поэтому основная тема журналистской деятельности Световой – правозащитная работа, права человека, судебная и пенитенциарная система России.
В сентябре прошлого года Светова подписала заявление с требованием "прекратить агрессивную авантюру: вывести с территории Украины российские войска и прекратить пропагандистскую, материальную и военную поддержку сепаратистам на юго-востоке Украины".
Сейчас Светова сотрудничает с сайтом "Открытая Россия", который финансирует Михаил Ходорковский, и пишет о нарушениях прав человека в России.
Как член московской наблюдательной комиссии, Зоя Светова регулярно посещает тюрьмы, следственные изоляторы и колонии в Москве. Общественный контроль в российских тюрьмах появился в 2009 года, когда правозащитников впервые на основании нового закона допустили в места содержания заключенных. Они не могут обсуждать с арестованными подробности уголовных дел и обстоятельства попадания в тюрьму, только следят за условиями их содержания. Тем не менее, эти правозащитные инспекции позволяют пробить глухую стену молчания, которой спецслужбы отгораживают попавших в сложные обстоятельства людей.
Именно в ходе таких инспекций Зоя Светова случайно нашла двоих граждан Украины, обвиняемых в шпионаже против России, и рассказала об их судьбе. Но сколько еще украинцев содержится сейчас в российских тюрьмах – неизвестно.
На территории России временно проживает около 3 млн граждан Украины, которые приехали туда на заработки или оказались под юрисдикцией РФ в результате аннексии Крыма. Многие из них могут стать объектом давления со стороны российских спецслужб или отдельных сотрудников, которые за счет людских судеб и сфабрикованных дел добиваются премий, наград и повышения по службе.
Зоя Светова затронула верхушку айсберга, лишь обозначив серьезную проблему, которую придется решать украинскому государству и дипломатам Украины на территории России.
– Почему вы решили собирать подписи россиян за освобождение Надежды Савченко?
– Я навещала Надежду Савченко в "Матросской тишине" 3 февраля, разговаривала с ней. Честно говоря, когда ее адвокаты говорили, что она не выдержит голодовки и может умереть, я в это не верила.
Но когда я увидела ее, испугалась. Она сильно изменилась за время голодовки, очень похудела, думаю, уже на 20 кг. И тюремные врачи сказали, что у нее уже очень плохие анализы, и, вполне возможно, ее придется принудительно кормить.
Я рассказала Надежде о планах врачей, она ответила: "Я буду это расценивать как пытку, я пойду до конца. Если меня будут кормить, я умру". Что это значит? Как она может умереть? Всякие страшные мысли в голову лезут, что с ней может случиться.
СВОЮ ПОДПИСЬ ЗА ОСВОБОЖДЕНИЕ НАДЕЖДЫ САВЧЕНКО МОЖНО ПОСТАВИТЬ ЗДЕСЬ
Мы вместе с коллегой по общественной наблюдательной комиссии пытались ее отговорить от голодовки. Она с нами разговаривала очень доброжелательно. Она говорит: "Да, нашла коса на камень. Я все понимаю, но я понимаю, что, может быть, Путину хотелось бы, чтобы "украинская фашистка" умерла, ему хочется меня наказать. Но я не пойду на компромисс, потому что зачем мне жить 25 лет в российской тюрьме? Я не хочу, я невиновна".
– С ней проводят какие-то следственные действия в тюрьме?
– Следствие никакое не идет. Уже 8 месяцев экспертизу ее одежды делают, в которой она якобы наводила минометы на российских журналистов. Она несколько раз повторила: "Я не виновата в убийстве российских журналистов, я никогда не стреляю в безоружных людей".
Что меня еще поразило? Мы ей говорим: "Может измениться ситуация. Зачем же вам подвергать свою жизнь опасности?" Она отвечает: "Я знаю историю Нельсона Манделы, я знаю историю Михаила Ходорковского. Я их очень уважаю. Они ждали много лет и доказывали свою невиновность. Я не хочу ждать. Я хочу, чтобы меня освободили, чтобы изменили мне меру пресечения".
Мы ее спросили: "А на что вы согласитесь, например, на подписку о невыезде или на домашний арест?". Надежда засмеялась: "Да, в украинском посольстве пусть меня поселят, я там буду под домашним арестом, пожалуйста. Может быть, это действительно такой компромиссный вариант".
Я считаю, что нужно ее спасать, надо собирать подписи. И мы с Людмилой Улицкой готовы составить письмо и начать сбор подписей. У нее 10 февраля суд по определению меры пресечения.
– Вы думаете, россияне будут подписываться за освобождение Надежды Савченко, учитывая российскую пропаганду?
– Россия – большая страна. Нам говорят, что 83% поддерживает Путина. Но это фейковая цифра. Мы знаем, что есть тысячи людей, которые Путина не поддерживают и, главное, не верят пропаганде. И мы рассчитываем на этих людей.
Например, на сайте change.org переводчица Любовь Сумм сама запустила петицию об освобождении Надежды Савченко и собрала уже полторы тысячи голосов, хотя это никому не известная петиция.
Люди очень поддерживают Надежду Савченко. Она получает много писем в СИЗО и от русских, и благодарна за это. Она нам сказала: "Мне очень жаль, что русские люди страдают, когда они выходят из-за меня на площадь, и их потом сажают. Но россиянам надо вставать с колен".
– В каких условиях ее содержат в "Матросской тишине"?
– Надежда находится в больнице "Матросской тишины". Это очень интересная история.
В этой тюремной больнице "Матросской тишины" сейчас сделали ремонт, но это не связано с Савченко, так совпало. Но для нее выделили целый этаж – 4 свежеотремонтированные камеры.
У нее камера, по-моему, на троих или четверых человек, но она там одна. В камере есть душ, чем Надежда очень довольна. В камере ведется видеозапись, а в соседней камере специальный сотрудник круглосуточно ведет за Надеждой наблюдение по мониторам.
Еще одна камера – это специальный процедурный кабинет для Савченко, где ей ставят капельницы и где ее взвешивают. И четвертая камера в этом отсеке пустая.
Надежда Савченко находится в полной изоляции от всех заключенных больницы"Матросской тишины". И даже гулять она ходит в прогулочный дворик, как и все, но гуляет она там одна вместе со сторожевой собакой.
– Как с собакой?
– Собака ее как бы охраняет. Не понятно, от кого. Это совершенно безумные меры предосторожности.
– Вы думаете, это сделано сознательно, чтобы давить на психику?
– Я не знаю. Но она засмеялась, когда мы с ней это обсуждали.
Я была очень оптимистична: "Вот, вас отпустят в посольство…". Она говорит: "Да, мама приедет, сварит борщ…". А потом: "Ну вы что, смеетесь? Меня даже гулять водят с собакой!" Она к этому относится с юмором.
Меня поразил этот специальный блок, где она одна, абсолютно одна. И в этом смысле есть одна проблема, которая меня напугала. Ведь неизвестно, что с ней там будет происходить, если ее жизни будет что-то угрожать.
Врач нам сказал: "Если мы увидим какие-то изменения, например, в ее психике (к ней психиатр приходил), или она не может встать с кровати, значит, ее организму угрожает голодовка, то мы будем ее принудительно кормить".
Как они будут ее кормить? Если бы это было в обычной тюремной больнице, где есть другие камеры, то другие люди услышат крики, начнется шум и так далее. А здесь с ней можно сделать все, что угодно. Это очень страшная ситуация.
С одной стороны, врачи за ней следят, делают процедуры. Но для того, чтобы ничего про нее не было известно, там полная изоляция. Так было в свое время с Надеждой Толоконниковой из Pussy Riot в Мордовии, когда она лежала в тюремной больнице в отдельном блоке, и никто не знал, что с ней там происходит.
– А какие ей делают процедуры?
– Капают глюкозу. Внутривенно. Но она на это соглашается.
– Она пьет воду?
– Да, она пьет чай, и все.
– Вы ее видели до этого в начале января уже в больнице?
– Нет, она была в женском СИЗО № 6. Это было 8 января. Она начала голодать 17 декабря. В больницу ее перевели в конце января.
– Вас к ней пускают свободно? Как вам это удается?
– Да, я хожу к ней, поскольку являюсь членом общественной наблюдательной комиссии. Это комиссия, которая действует согласно закону об общественном контроле за следственными изоляторами, тюрьмами и колониями. И мы имеем право посещать московские СИЗО, потому что наша комиссия находится в Москве.
– Какие условия были у Надежды Савченко в тюрьме?
– У нее были такие же условия: она находилась в одиночной камере, тоже в свежевыкрашенной, только там не было душа.. И в СИЗО-6 были плохие матрасы, в больнице "Матросской тишины" – хорошие матрасы.
– Ваши представления о Надежде Савченко совпали с тем, что вы увидели?
– Я читала много о ее деле, разговаривала с адвокатами. Я ее видела уже три раза, и с каждым разом меня она все больше и больше поражает.
Она поражает своей стойкостью, умом, кругозором и интересом к жизни, и, безусловно, силой духа.
Однажды мы с ней разговаривали, а со мной была известный правозащитник Алла Покрас, которая очень много занималась в жизни тюрьмами и ездила по всему миру и была в украинских тюрьмах. Зашел разговор об украинских тюрьмах.
Алла говорит: "Знаете, у вас в тюрьмах, в принципе, не лучше, чем в российских". И Савченко ей отвечает: "Да, я догадывалась. Ну, ничего, мы будем это менять". Мы ей говорим: "Как же вы будете менять, если вы можете сейчас тут умереть от голодовки?" И она тогда сказала потрясающую фразу: "Ну, потеря одного бойца – это не проигранная война. Будут другие люди". Понимаете, в ней как-то удивительно все это сочетается.
При этом, она очень красивая, молодая, сильная женщина.
– Как охранники реагируют на вас, когда вы к ней идете?
– Они уже привыкли к большому вниманию, потому что к ней все время ходят правозащитники, приезжала уполномоченный по правам человека в Российской Федерации Элла Памфилова.
Они стараются особо не комментировать ситуацию, но никакой ненависти они к ней не испытывают.
У врачей, мне кажется, главная задача – чтобы она как можно скорее перестала голодать. Они нас очень просили, чтобы мы ее уговорили остановить голодовку: "Вы не можете ее уговорить, чтобы она согласилась, чтобы мы ей давали еще какие-то белки через рот". Она отказалась.
– Она сильно изменилась, да?
– Она очень сильно похудела, но она ходит. При нас она вставала, провожала нас, когда мы выходили из камеры. Мы общались, она сидела. Мы ее спросили: "Есть ли у вас головокружение?". "Нет, головокружения нет". Единственное – появился озноб, но при этом она была в майке с коротким рукавом.
Например, я посещала Сергея Кривова, это российский оппозиционер, который сидел тоже в "Матросской тишине", и голодал он дней 40. Ему в последние дни, прежде чем он бросил голодовку, было очень холодно, он сидел в телогрейке, когда мы к нему приходили. А она – нет.
 |
– Кроме Надежды Савченко вы же посещали и других украинцев в российских тюрьмах?
– Совершенно случайно, когда мы посещали Лефортовский изолятор, мы встретили 73-летнего Юрия Даниловича Солошенко.
Оказалось, что он бывший директор военного завода "Знамя" в Полтаве. Он ничего особенного про свое дело говорить не стал, но только заявил: "Я не виноват ни перед Россией, ни перед Украиной, меня обвиняют в шпионаже, но я никакой не шпион". Он уже сидит с лета.
Он написал много писем: и генеральному прокурору России Чайке, и Путину написал даже прошение о помиловании, хотя он еще не осужден.
У него больное сердце. Когда я стала выяснять подоплеку истории, то узнала, что он уже несколько лет не работал на этом заводе, но у него были хорошие связи с российскими людьми в Минобороны, потому что завод "Знамя" когда-то много изделий поставлял в Россию.
Солошенко попросил своего российского знакомого, по-моему, по фамилии Коллегов, чтобы тот в России нашел какое-то изделие, наподобие того, что раньше изготавливал и поставлял завод, и передал ему. Тот пообещал ему, что найдет. И когда Солошенко поехал в Москву, тут его и арестовали, прямо на вокзале. Он еще ничего не вывез из России в Украину, не привез из Украины в Россию.
Как выяснилось потом, переписку Солошенко с этим человеком, Геннадием Коллеговым, ФСБ-шники вскрыли, читали, и предъявили обвинение то ли в контрабанде или попытке контрабанды, а теперь уже – в шпионаже. Но сам Солошенко говорит: "Я не шпион".
Ему назначили адвоката – некто Сергей Кисель. Он связался с родственниками Солошенко в Украине. Вероятно, он какие-то показания уже дал, потому что ему разрешили свидание с сыном, а это делается всегда, когда человек начинает как-то со следствием общаться. Но, опять же – он в шпионаже не признается. Он очень волнуется, что оторван от семьи. Ему продлили срок содержания до мая 2015 года.
Солошенко переживает, что к нему не приходит украинский консул. Я звонила консулу Борисенко. Он сказал, что посылал запросы в российское ФСБ, чтобы ему разрешили пойти в Лефортово к Солошенко, но ему не разрешили.
Но у меня есть вопрос к консулу: почему же он не устроил пресс-конференцию, не стал кричать на весь мир, что его ограничивают в законном праве посещения Солошенко? Он ничего этого не сделал. Ведь этот консул посещал Надежду Савченко, посещал Алексея Чирния, который проходит по крымскому делу и признал свою вину и сотрудничает со следствием. Почему же здесь ему не разрешили?
В общем, у меня создалось ощущение, что Юрий Солошенко брошен украинским государством. Российские правозащитники случайно узнали, что он содержится в Лефортовском изоляторе.
Там есть и второй человек – Валентин Выговский. Ему 32 года. Он сказал, что был мелким предприниматель или менеджером. Его арестовали в Симферополе в сентябре прошлого года. Его отец, Павел Выговский, живет в Киеве и начал искать сына. Он навел справки и узнал, что в Симферополе арестовали несколько человек в тот день, когда его сын с поезда сошел, что их отвезли, видимо, в ФСБ, и там на его сына оказали какое-то давление и заставили его признаться чуть ли не в шпионаже.
Отец долго искал сына, но не мог найти. Через месяц после ареста позвонил адвокат, тоже назначенный государством. Этот адвокат ему рассказал, что сына сначала обвиняли по статье 183 Уголовного кодекса – сбор сведений, составляющих коммерческую, налоговую или банковскую тайну, путем похищения документов, подкупа или угроз, а равно иным незаконным способом. А потом стали говорить о 276 статье. 275 статья УК РФ – это государственная измена, а 276 статья – шпионаж.
– Значит, его из Крыма перебросили в Лефортово?
– Да.
– И украинский консул тоже к нему не приходил?
– Нет, они не знали про него вообще. Ни консул не знал про него, ни украинский представитель по правам человека Лутковская…
О Выговском узнала украинская Хельсинская группа и сообщила в московскую Хельсинскую группу.
Те передали все данные украинскому консулу, но тот не смог попасть в СИЗО.
Я пришла к Валерию Выговскому и спросила: "Здравствуйте, что у вас за статья?". Он отвечает: "Я бы не хотел об этом говорить. У меня все в порядке". Я ему объяснила, что его родители волнуются о нем, что у них нет никакой информации. Он сказал, что родители уже с ним списались. Показал пачку писем от родителей. И он ничего не стал говорить.
Во второй раз, когда мы с ним встретились, он уже был более разговорчивым. Сказал, что во всем признался, только не пояснил, в чем конкретно. Я у него спросила, не хочет ли он, чтобы родители заключили договор с другим адвокатом, потому что сейчас его защищает адвокат по назначению. А он сказал: "А зачем адвокат нужен? Здесь, в России, это бесполезно. Не нужен мне никакой адвокат".
– Видимо, его убедили в том, что чистосердечное признание облегчит вину?
– Да, я думаю, что, скорее всего, так и произошло.
В российском законодательстве существует такая форма сотрудничества обвиняемого со следствием - "особый порядок". Это когда человек признает свою вину, и ему дают меньше срок. По-моему, две третьих срока скашивают.
Например, Геннадий Афанасьев, который шел по крымскому делу, не просто признал свою вину, но еще и заключил сделку с правосудием, то есть сдал (оговорил) Олега Сенцова и Александра Кольченко. И вместо 20 лет ему дали 7 лет колонии.
Видимо, Валентин Выговский послушал рекомендации следователей. Представьте, вас забирают и следователи говорят: "У нас есть доказательства вашей шпионской деятельности. Если вы не признаете свою вину, вы получите 25 лет или 20 лет, а если признаете, то получите 7 или 5". И что? Адвокат – по назначению, родственники в Киеве. Человеку кажется, что он обречен.
Меня удивляет позиция родственников. Они боятся сюда приехать. Сейчас, правда, жена на свидание к Выговскому собирается. Отец волнуется о нем, но приехать боится. Нужно приезжать в Москву, поднимать шум, заключать договор с нормальным адвокатом.
Сыновья Юрия Даниловича Солошенко тоже могли взять других адвокатов. Но у них нет денег, они боятся. Вот и получается, что эти люди будут сидеть, раз украинская власть за них не борется.
Валентин Выговский не похож на шпиона, который шпионил против России. Это невозможно.
Юрий Солошенко если и хотел купить какое-то изделие в России для министерства обороны Украины, то это была чисто коммерческая сделка, но ни в коей мере не шпионаж. Он не похож на человека, который шпионит.
Вообще, он жил всю жизнь в Советском Союзе и продолжает жить в своем Советском Союзе. Он идеологически не может быть шпионом, а его сломали, оскорбили. Для него это оскорбительно, он несколько раз повторил: "Я не шпион".
– У вас не возникло ощущение, что российские спецслужбы как-то активно продуцируют подобные дела?
– Да, конечно. Мы не знаем еще обо всех делах, потому что российские правозащитники, конечно, могут ходить по всем камерам Лефортовской тюрьмы, но не имеют права разговаривать об уголовном деле, и не все арестованные хотят говорить, какая у них статья. В Лефортовской тюрьме – больше ста заключенных.
– Это специальная тюрьма, где содержатся люди, которые идут по линии ФСБ?
– Да, эта тюрьма до 2006 года принадлежала ФСБ. Потом ее перевели в Минюст. Но де-факто она все равно остается тюрьмой ФСБ. Потому что в административном корпусе Следственного изолятора есть одна дверь, где написано "Следственное управление ФСБ". Там работают следователи, которые ведут большинство дел заключенных Лефортовского изолятора. Понятно, что – соседи, сотрудники изолятора ходят обедать в Следственное управление ФСБ.
– И какое число сейчас в Лефортово украинцев, можно установить?
– Мы не знаем, сколько там украинцев. Мы заходим в камеры и спрашиваем у заключенных, есть ли у них жалобы на условия содержания, и не нарушаются ли в тюрьме их права.
Мы не можем спросить у начальника СИЗО, чтобы он предоставил нам информацию обо всех украинцах, которые находятся в Лефортовской тюрьме. Этим должно заниматься украинское правительство, украинское министерство иностранных дел, уполномоченный по правам человека Украины.
Разве о крымском деле очень много говорят в Украине и в России? Нет, не много. Разве об Олеге Сенцове, который не слабее Надежды Савченко с точки зрения силы духа, говорят много? Его пытали, он считает себя украинцем, а российские спецслужбы говорят, что он российский гражданин, и поэтому не пускают к нему украинского консула.
Он очень стойко держится. Уже двое фигурантов признали вину, а он – нет.
Олег Сенцов – известный в мире кинорежиссер. Его очень долго держали в очень плохой камере, без света. У него испортилось зрение. Он голодовку не собирается объявлять, он не приемлет эти методы. Как он будет бороться?
– В каких условиях он сейчас содержится?
– Сейчас он содержится в нормальных условиях. Его перевели в нормальную камеру, не темную. Следственные действия уже все закончены, скоро он начнет знакомиться с материалами дела, и потом дело будет передано в военный суд. Потому что дела о терроризме сейчас рассматриваются в военном суде, с января 2015 года. Это будет или в Москве, или в Ростове-на-Дону.
– И что он говорит? Вообще, как его настроение, моральное состояние?
– Он говорит, что не виноват. Он очень устал. Устал сидеть без вины. Так же, как Савченко сидит без вины, так и Сенцов. Он не виноват в терроризме, это абсурдные обвинения. У него дети остались. Один ребенок у него аутист.
Конечно, он знает, что президент Порошенко ему орден какой-то давал, но это никак не повлияло на его освобождение из тюрьмы.
– Но у него украинское гражданство?
– Да.
– А почему следствие считает его русским?
– Потому что, когда Крым перешел России, и нужно было до какого-то числа подтвердить, что вы остаетесь украинцем, он не успел.
– Потому что был арестован?
– Или был арестован, или не успел, или не считал нужным, или не разобрался. Но автоматически они его исключили из украинского гражданства. Его адвокаты там судились, но никакого толку нет. Так же обстоит дело и у Александра Кольченко.
– Он тоже в Лефортово сидит?
– Да. Единственный, кто отказался от русского гражданства – это Алексей Чирний, который тоже проходит по этому делу.
Вообще по этому делу проходит 4 человека. Геннадий Афанасьев, который признался и получил 7 лет, отказался от украинского гражданства. Алексей Чирний тоже признал вину и оговорил Сенцова, но он считает себя украинцем. Он хочет сменить адвоката, и об этом знает консул, но ему нового адвоката не дают.
Может быть, если он сменит адвоката, то изменит свои показания, откажется от признательных показаний. Но у него бедные родственники, и они живут в Крыму. Ему должен помочь консул, чтобы договориться с адвокатом.
Александр Кольченко – молодой мальчик, который вину не признал и считает себя украинцем, но суд отказал ему в подтверждении украинского гражданства, и российское следствие считает его российским гражданином, консула к нему не пускают. У него хороший адвокат, и защита обеспечена.
И Олег Сенцов – считает себя украинцем, а для российского следствия он – гражданин РФ. Его возмущают две вещи – то, что он сидит без вины и его пытали, и то, что он украинец, а его считают русским.
– Абсурдность нашей жизни: некоторые люди тратят гигантские деньги, дают взятки, годами добиваются российского гражданства, а здесь тебе дают российское гражданство, даже если ты будешь упираться руками и ногами. Это же абсурд какой-то…
– Да, но Олег Сенцов – настоящий патриот Украины. Его же посадили именно за это, за то, что он в Крыму боролся за единую Украину и помогал военнослужащим. За ним следили.
Видно, ФСБшники расценили его как лидера украинского сопротивления в Крыму. Поскольку он больше всех подходит по возрасту среди всех, кого арестовали в этой группе…
Геннадий Афанасьев – совсем молодой, ему 23 года, я видела его фотографии, он раньше был ужасно проукраинским: носил казацкую прическу, стихи читал какие-то очень националистические, теперь он полностью сдался, за это получил 7 лет, и будет на суде выступать против Сенцова…
– Против своих товарищей…
– Они не товарищи. Может, они даже были мало знакомы. Потом Чирний – преподаватель истории. Но он вообще-то занимался историческими реконструкциями. Он нам даже показывал фотографии, где он в рыцарском шлеме. Он очень хвалился этими фотографиями.
Он дважды лежал в институте Сербского. Видимо, хотел, чтобы его признали невменяемым. Но его не признали невменяемым, потому что если его признают невменяемым, то все его показания не будут иметь силы, а следствию совсем это не надо.
– Похоже, что эти дела против украинцев будут только множиться, если война продолжится.
– Я думаю, да. Потому что эти дела для следователей из ФСБ очень хорошо проходят, и шума никакого нет ни в Украине, ни в России. Эти люди, как правило, дают признательные показания. Единицы только не сдаются, как Сенцов, Кольченко и Савченко. Почему бы тогда ни плодить эти дела?
– Получая за них премии, ордена, медали.
– Конечно. И говоря о том, что Украина посылает против нас шпионов, террористов и убийц.
– Что бы вы посоветовали украинцам или родственникам тех, кто может вдруг оказаться в России в такой тяжелой ситуации? Что они должны делать?
– Как только вашего родственника арестуют, и он окажется в России, будь то в Лефортовской или в какой угодно тюрьме, в Москве или в Воронеже, или в Пензе - где угодно,нельзя об этом молчать. Необходимо как можно больше об этом говорить, нужно давать интервью прессе – и российской, и украинской. Надо поднимать шум. Потом собирать всем миром деньги на хорошего адвоката, потому что в России есть хорошие адвокаты, которые не боятся заниматься такими сложными делами.
Нужно защищать своих близких, потому что в России выносят меньше 1% оправдательных приговор
