Нашелся мальчик, недобитый Сталиным

Александр Юрьевич Моралевич позвонил мне после публикации в № 46 статьи о легендарном Доме на набережной. И сказал: «Я тот самый мальчик». -«Какой?» — «Забытый»

Напомним, что в 1938-м в одну из квартир знаменитого московского Дома пришли вооружённые особисты, чтобы арестовать «номенклатурного» деда, бабушку, папу и маму 2-летнего Саши. Спасённый соседом, закрытый и забытый в опечатанной квартире мальчик был им переправлен в Одессу и там усыновлён.

— Сам я об истории своего спасения, разумеется, ничего не помню. Узнал от мамы уже лет в 35. Наверно, я, двухлетний, тогда не просто плакал — орал. А академик Николай Васильевич Цицин, наш сосед, услышав, через балкон (а как иначе?) перетащил меня к себе. Цицин дружил с моим дедом, знал адрес моей тётки в Одессе. А мама рассказывала, что в ту страшную ночь возглавлявший группу особистов чекист с порога спросил: «Деньги? Драгоценности? Оружие?» Обыскали квартиру. А потом всех увели — руки за спину…

Моралевич — известный фельетонист, он 30 лет работал спецкором в журнале «Крокодил», издал роман, пишет стихи. «Ну, а я, проблемный отрок, от кого и МУР устал? Средь бандитов и отрепья по-сорнячьи вырастал. Никаких авторитетов. Неотёсан. Вспыльчив. Груб. Человечья заготовка для «ЗК». А следом — в труп».

В предвоенные и военные годы его всё время передавали из рук в руки, из семьи в семью, усыновляли и переусыновляли. Родственники тётя Женя и дядя Миша Турчинские дали Саше свою фамилию. Затем мальчик уехал в Касимов, что на Волге, в новую семью вернувшегося с Лубянки отца, Юрия Моралевича. И снова возврат к «тёте-маме» на линию Ман-нергейма в действующую армию, в морскую пехоту, где она служила военврачом.

После войны Саша Тур-чинский-Моралевич поселился с мамой в крошечной комнате, переделанной из уборной, на 2-м этаже барака в Алексеевском студгород-ке. Мама в довоенной жизни была не просто дочкой большого человека — балериной в Театре им. Станиславского и Немировича-Данченко. По возвращении «дочь врагов народа» — расстрелянного отца и сосланной на 15 лет матери, «польской шпионки и террористки», — какое-то время скрывалась у друзей. Карьера балерины была закончена. В театр её приняли гримёршей, а по ночам мама дома шила парики. Денег не было, жили в жуткой нищете. А их район был бандитский, воровской. Среда обитания — голь, нищета да криминал. В общем, «проблемный отрок» связался с бандитами. Из 5-го класса школы вылетел с треском. Парня сдали в «ремеслуху» — ремесленное училище № 14, и он к 19 годам владел не менее чем пятнадцатью легальными и общественно-полезными способами прокормиться.

Воры и голуби

Но главным способом добывания хлеба насущного проблемного отрока Саши оставался всё же нелегальный. Юноша, будучи феноменально гибким, пролезал в любую дыру. Но крал он красиво -воровал голубей. Голубиный бизнес после войны в Москве считался прибыльным и престижным. «Передержку» ворованных птиц и наладил Саша, «мальчик из уборной».

Но однажды крайне деятельное дитя замахнулось на дело по-настоящему рисковое — ограбление Уголка Дурова. Подготовился, «обнюхался». Надел широкую куртку. Внутрь прошёл с экскурсией. И спокойненько стырил: броненосца (длинный такой, в панцире), белку Мишу (звезду и гордость Уголка) и часть «коллектива» мышиной железной дороги (мыши, крысы-кондукторы). Остро встал вопрос: где всех их хранить?

Решать его пришлось дней десять. За эти дни Саша часть «улова» раздал, белка Миша угорела от печного отопления, броненосец и вовсе куда-то делся. А 13-летний вор-«зоофил» попал на Петровку, или, как он говорит, «к Петрам». Муровские начальники были потрясены: как, этот вот гадёныш такое сотворил? Гадёнышу («мне очень совестно, поверьте») светила «малолетка» (детская колония) с немалым сроком. Спасла мама — позвонила после отказа в помощи бывшего мужа («посидит — ему на пользу!») знакомому профессору из Института челюстно-лице-вой хирургии («он какому-то милицейскому генералу-начальнику морду починил») — и Сашу отпустили.

Отрок вернулся к общественно-полезным занятиям. Настало время идти в армию. Служил в Прикарпатье, где как раз в те годы случился последний всплеск деятельности бандеровцев. Играл в армейском футболе вратарём. Шоферил. Не вылезал из нарядов в сортире за свой непокорный нрав. Однажды его послали зимой, ночью, за самогоном, и он на своём раздолбанном армейском авто попал в бандеровскую ловушку — припорошенную снегом яму. Переломал себе всё что можно. Его нашли, подлечили. Комиссовали.

От «баранки» -к кларнету

В Москве он снова шоферил. Учился игре на кларнете — не нравилось, но нотную грамоту выучил. Переписывал дома ноты для Музфонда при Союзе композиторов.

Так с пятью классами школы, плюс образование домашнее энциклопедическое — 86 томов Брокгауза и Ефрона и тысячи иных томов — Александр Моралевич стал известным журналистом, членом Союза писателей. Выучил самостоятельно ювелирное дело. Столярничал: мебель дома — его рук дело. Он вообще — мастер на все руки. И складно, лихо и без страха прожил и проживает свою жизнь.